Семь минут до весны (СИ) - Страница 132

132

Он выдохнул и, достав из кармана окуляры в стальной оправе, торжественно водрузил их на нос. Стекла в окулярах были желтыми, словно из кусочков янтаря выточенными.

— Но вы и вправду дочь Нагиро-аль-Ашшабби?

Человек произносит имя с запинкой, и старательно выговаривает каждый слог, явно опасаясь и ошибиться, и споткнуться. И это имя в его губах звучит иначе.

Чужим.

Но Ийлэ кивает.

— Чудесно! — за желтыми стеклами глаз не разглядеть. — Я очень рад! Я… простите, я не представился, Талбот. Джон Талбот.

— Ийлэ.

— Ий-лэ, — повторяет он, растягивая имя. — Ийлэ-аль-Ашшабби, верно?

Пожалуй.

Она и забыла, что кроме имени у нее есть и фамилия, привязывающая ее, Ийлэ, к родовому древу. Впрочем, какой в том толк?

Древо это мертво.

— Я премного извиняюсь… я столько слышал о вашем отце… видите ли, — он привстал, но коляска подпрыгнула, и человек вновь плюхнулся на сиденье, завалился некрасиво, но выровнялся и пальтецо свое одернул. — Видите ли, мой отец, он тоже ювелир… конечно, обыкновенный… нет, известный в определенных кругах. Мастер. Вам, должно быть, это покажется странным… или вовсе нелепицей, но и среди людей есть мастера.

Он снова поднялся и, придерживаясь за высокий борт коляски, сделал шаг. Плюхнулся рядом и за руку взял.

— Вы извините, — повторил Джон Талбот, глядя на Ийлэ поверх желтых стекол. — Мама говорит, что я совершенно невоспитанный, но не могу разговаривать вот так, когда кричать приходится. Мне нужно видеть человека и…

Он говорил что-то еще, возбужденно, взбудоражено, то и дело порываясь прикоснуться к Ийлэ.

Это было неприятно.

— Мне отец показывал каталоги… вообще-то он надеялся, что я пойду по его стопам, стану ювелиром, но увы, руки грубоваты. Для ювелира если, а вот замки вскрывать — самое оно. Я хоть и молодой, но лучший в конторе.

Джон Талбот улыбался.

И казалось, был совершенно счастлив.

— И представляете, как я удивился, узнав, что на эту усадьбу ищут спеца! Да я сам вызвался! Я бы и бесплатно поехал, чтобы… а ваш отец, он где?

— Умер.

— Да? — удивился Джон Талбот, и удивление его было ярким, искренним.

Он и сам был ярким, пожалуй, янтарно-желтым, как его очки.

Искренним.

— Мне очень жаль… я, признаться, надеялся… то есть, я понимаю, что все ваши ушли… а вы остались, да? Почему?

— Потому что не взяли.

— Да?!

Очки съехали на кончик носа, и Талбот подвинул их пальцем, упрятанным в чехол перчатки.

— Вы… извините, — кажется, он понял, что сказал бестактность. — Я, наверное, не в свое дело полез… у меня язык поперед головы всегда… и при нанимателях-то я стараюсь помалкивать, но… он сильно злой?

— Кто?

— Пес этот, — Джон Талбот наклонился, и Ийлэ, сама себе удивляясь, тоже наклонилась. — Просто он на меня так поглядывает… а он вам кто?

— Никто.

Не враг уже. Еще не друг.

— Да? Я подумал, что вы… то есть, вы и он… ну, бывает же… и вы извините, пожалуйста, что такое… — Джон Талбот умел краснеть и начинал с носа, который сделался даже не красным — пунцовым и ярким. Вспыхнули щеки, задрожали белесые короткие ресницы. — Я опять гадость сказал, да?

— Не гадость, но… почти.

Ийлэ вдруг ясно осознала, что этот странный человек не вызывает у нее ни отвращения, ни раздражения, ни страха.

— Я… я просто восхищался вашим отцом… и мой отец им восхищался… он мне альбом показывал, а еще одну вещицу… нет, она не нам принадлежала, мы не настолько богаты… то есть, мы не бедные, вы не подумайте. У отца дело свое и несколько мастерских, лавка опять же… и я сам неплохо зарабатываю. Я новый замок создал… и сейчас на него патент оформляют. А как оформят, то меня в младшие партнеры возьмут. Там, глядишь, и старшим стану… то есть, я не бедный.

— Я поняла.

— Вот, — с огромным облегчением выдохнул Джон Талбот. — И нам как-то принесли пудреницу… то есть, для нее, дамочки, это была пудреница, а для меня… я никогда такого не видел! Там внутри замочек сломался. Замочек отец и взялся чинить, потому что остальное не тронул бы… там рисунок такой, камнями выложенный… озеро и на нем две цапли… и главное, что камни драгоценные, но не граненые, шлифованные. Получается вроде как мозаика, но… я не знаю, как это назвать… там камешек к камушку так плотно подогнан был, что стыков не видать вовсе! И рисунок гладкий. И рисунком выглядит, а на деле — мозаика… отец мне позволил посмотреть. Еще сказал, что только один мастер такое сделать способен был… что раньше-то многие, ну, из ваших мастеровали, а потом позабыли… это ничего, что я так, по-простому?

— Ничего, — близость человека больше не смущала.

— Вот… вроде как, если при титулах, то оно и не к лицу… а у него талант… мой отец говорил, что негоже, когда талант, его в землю-то…

В землю.

Это он правильно выразился. В землю.

В заледеневшую уже, слегка размытую дождями, но холодную, комковатую, в которую клинок лопаты вгрызался с немалым трудом… и еще песок в часах сыпался быстро… так быстро, что Ийлэ понимала — не успеет.

— Простите, — в сотый, кажется, раз повторил Джон Талбот, касаясь руки. — Я, кажется, опять ляпнул чего-то не того, да?

— Да.

Если попросить Райдо, то… он не откажется перезахоронить… весной, когда земля отойдет. Он нормальный, в отличие от того… и он не стал бы убивать.

Талант в землю.

Джон Талбот молчал долго, минуту или две, и о чем-то напряженно думал. От мыслей этих его лицо приходило в движение.

132