— Ребенок.
— Назвать ребенка ребенком?
Альва пожала плечами и вновь замолчала. Вот невозможная женщина… другая бы разрыдалась, истерику устроила бы, обвинив попутно во всех возможных грехах, и была бы права, потому как Райдо виноват… а эта молчит.
Нани.
Дурацкое имя какое-то… альвийское. У альвов вечно все не так.
— В доме оставаться нельзя. Если полезут, то сюда, поэтому… я видел башню…
— Маяк, — поправила альва и в шубу вцепилась-таки. — Раньше маяк был. Костер наверху разводили, если кто в бурю заплутает.
— Костер — это хорошо, — Райдо держал малышку в одной руке, а второй подталкивал альву, которая, конечно, шла, но как-то очень медленно, словно каждый шаг давался ей с немалым трудом. — Но мы пока от костра воздержимся. Я туда заглядывал. Не сейчас, раньше, когда еще соображал чего-то… грязь, конечно, хлам всякий, но с другой стороны туда не сунутся. В доме искать будут. Они не могут не понимать, что вернусь я быстро…
За порогом было белым бело. И Райдо зажмурился от этой невозможной белизны. Солнце стояло в зените, но и сейчас было тусклым, ненастоящим словно. Куцые тени ложились на снег. И торчали из сугробов колючие ветки.
Розы?
Шиповник?
Тот самый пограничный терн, который оживал, разворачивая одревесневшие плети, норовя хлестануть по глазам, а если не удастся, то хотя бы впиться в броню крючьями шипов.
И страшно вдруг становится. Чудится там, под снегом, под радужною пленкой наста скрытая жизнь, готовая встретить Райдо.
Прорасти в него.
— Идем, — он взял альву за руку, и ощущение теплых тонких пальцев в ладони отрезвило.
Испугался? Бывает. Со всеми бывает. И страх — не стыдно. Стыдно поддаваться. Она тоже дрожит, и губы посерели…
— Снегопад… у вас тут всегда такие снега?
— Нет.
— Мне говорили, что климат мягче, но… у нас вот такой зимы не бывает, — Райдо обнял альву за плечи, и она не отстранилась. Наверное, белое снежное поле пугало ее сильней, чем Райдо.
Ненавидит его.
Ей есть за что ненавидеть, но быть может когда-нибудь у Райдо получится управиться с этой ее ненавистью… к чему она?
Пустое.
И только жить мешает. Он видел тех, кто поддается, теряя разум. Им не становится легче, только хуже, день за днем, смерть за смертью, затянувшееся падение в бездну.
Белую-белую, снежную бездну.
От белизны в висках ломит, и собственный страх возвращается. Райдо не чует земли и того, что в ней, под ней, а потому ступает осторожно, пусть и понимает, что здесь неоткуда взяться ловушкам.
— Иногда снег идет, но чаще — дождь… и сырость постоянная… быть может, за городом сугробы и встречаются, но вот такие… снег тоже другой. Небо. Все другое. Наверное, в лесу сейчас красиво.
Снег падал.
Крупный липкий и пахнущий небом, если у неба вообще есть запах, он такой, вязкий, стеклянный. И с каждой секундой запах этот становился сильней.
А снега больше.
Хорошо. Следы заметет. Лишь бы буря вновь не разыгралась… башня, оставшаяся без крыши — не то убежище, в котором стоит пережидать бурю.
Альва, наверное, думала о том же и на башню глядела едва ли не с ненавистью.
— Там изнутри есть засов?
Есть. Солидный, пусть и покрытый сверху позолотой ржавчины. Но петли держатся, да и сама дверь выглядит надежной. Сходу такую не взломать.
— Я уйду, а ты запрешься. Молоко там, в корзине. И еще я мяса сушеного положил, просто на всякий случай. Сиди тихо и… и ты же умеешь прятаться.
Закушенная губа дрожит, а в глазах — почти слезы.
И страшно оставлять ее здесь.
— Ийлэ, — Райдо опустился на колени, — ты умная девочка… и храбрая… и очень сильная.
Покачала головой.
— Сильная, не упрямься. Ты же понимаешь, что я не могу взять вас с собой, — он вытер пальцами сухие ее щеки. — Я быстро. До города и обратно… и часа два от силы… а может и меньше, если обернусь.
— Тебе нельзя.
— Тогда не буду… но если очень нужно, то можно?
— Только если очень… я спрячусь. Здесь есть кладовая. В ней раньше дрова и… мы будем тихо сидеть… мы… сумеем тихо…
— Конечно, сумеете.
— Я их не боюсь.
— И правильно. Пусть они нас боятся.
— Райдо… ты же действительно вернешься?
В башне темно. Пахнет чем-то резко, неприятно, но сейчас и к лучшему, поскольку вонь эта собьет собак со следа, если, конечно, сюда посмеют явиться с собаками.
Альва ждет ответа.
Смотрит… и не верит.
— Клянусь огнем первозданным…
Все равно не верит, но заставляет себя кивнуть.
— Может, тебе еще одеял принести?
— Иди.
— Или еды? Или…
— Уходи, — она кладет руку на засов. — Чем раньше ты уйдешь, тем скорее вернешься.
В этом была своя правда.
Всадника он встретил у самой реки. И тот вскинул руку, приветствуя Райдо.
— Рад, что повстречал вас. Меня шериф за вами послал… — всадник придержал каракового жеребчика, который косился на Райдо кровяным глазом. Явно чуял хищника, и хрипел, пятился, приседая на круп. — Еле добрался. Такая круговерть… кажется, того и гляди опять начнется…
— Что случилось?
Всадник был знаком.
Альфред. Точно, тот самый Альфред, за которого Мирра едва не вышла замуж. Сын мэра. Не похож он на сына мэра. С мэром Райдо встречался, хотя и воспоминания о той встрече остались смутные, смазанные. Но мэр представлялся ему человеком невыразительным, склонным к полноте и меланхолии. Он разговаривал тихим голосом, сутулился и повсюду носил с собой фляжку с целебным отваром.